Моя первая машинка была старенькой, печатающей сползающими к концу страницы строчками, железякой. Любил ли я ее? Наверное, нет.
А вот электрическую «Машинку 2» – очень. Она была грациозно-миниатюрной, она печатала крошечными буквами, и у нее была такая тонкая лента. В нее была даже вмонтирована память на десяток страниц.
Я не помню, какими огнями она светила, но эти огни напоминали глаза.
Волоокая, тихая, всегда готовая к жертве.
2.
Но однажды я предал ее – она сломалась, и в попытке исправить поломку, я забрался к ней в внутренности. Она заработала, но вот любовь ушла. Теперь это были только кнопки и лампы.
3.
Потом были компьютеры «286», «Тройка», «Четверка» и еще пару. НО все они были «парнями» - зеленоэкранным Заблудившимся Инопланетянином; черно-белыми Обитателем Тюремных Камер; Стариком, три года Доживающим своим Последние Дни.
Была дружба, или усталость от необходимости ежедневного общения. Но не любовь.
Сейчас у меня Пентиум – он улыбается дисководом, и, наверное, не прочь стать моим верным псом. Я же не знаю. Я просто не представляю, как можно дружить с тем, кто в тысячу раз умнее тебя.
Потом я отношусь к нему как к машине. Как к автомату, который я включаю по утрам, и на котором я зарабатываю деньги.
Я нажимаю на кнопку, и выпадает копеечка... даже на «мягкий знак»...
Как и у всякого у меня есть мечта:
- пятьдесят тысяч за страницу книги[1];
- Неиссякаемое Вдохновение;
- и компьютер – пусть Ангел, пусть Сучка – которую я мог бы любить.
Мистическое отношение
к тому,
с чем работаешь.
И: где издать книгу
Закон Третий.
Лучшее из того, что написано в этом мире, написано о любви.
«Три товарища», «Сто лет одиночества», «Прощай оружие», «Праздник, который всегда с тобой»...
-
|
-
Вот только что может быть сложнее, чем написать именно так?
О любви.
Без любви вообще нет ничего. Так – дети-уродцы. «Мадонна в Гроте» - чудовищный херувим у ног преисполненной Истинного Света красавицы.
Но я не хочу любви.
По крайней мере, не в реальности.
И я не хочу писать книги, посвященные только тому, что я чувствую. Ведь чувства это – только слова. Много слов. Слишком много.
Потому - «все что угодно другое!». Потому – «Я люблю тебя», «Извини, но мне пора уходить».
|
6.
В любом магазине миллион «розовых» книг. Увольте. Я даже не хочу, чтобы меня видели стоящим рядом с ними.
Любовь в книге – это то, что разрушит в ней все. Ты больше не будешь сильным, ты больше не будешь честным, ты больше не будешь владеть собой – при условии, что эта любовь подлинна.
Голый се(ХХХ)кс – любой - ... я задумался – наверное, это не лучше. Но как только возникает любовь, вся книга начинает писаться в угоду ей.
А вот тут-то и начинается мистика. Как только ты впускаешь любовь в душу, ты можешь увидеть, что у тебя в душе. Что было (воспоминания - вещь не надежная, я могу придумать себе еще одну жизнь)... Ты можешь увидеть то, что тебя ждет, и тогда твоя книга станет пророчеством.
Но исключительно для тебя.
Даже если ты будешь писать о «Звездном Десанте», окончи ее одиночеством и выжженным сердцем – пройдет года два, и ты будешь один и с золою внутри.
-
|
-
7.
Поэтому я и боюсь писать о любви.
|
8.
Но иногда, когда маленькая Героиня начинает добиваться меня Героя, я чувствую жалость к ней, и, ломая динамику и стройность сюжета, часто заодно ломая себя самого, начинаю устраивать ее судьбу.
Мы в ответе даже за тех, кого сочинили.
...
Мы в ответе за каждого, кто нашими пальцами написал нам:
- Я люблю... Я не могу без тебя...
...
И еще одно – почти закон (но я не стану выделять это в отдельную рамку) – лучше всего мы пишем о том, чего у нас нет.
«По-настоящему о любви пишут кровью чужого сердца», - так или примерно так.
Даже та, что любит меня сегодня... как я могу написать о ней? Правда обидит ее. Ложь будет заигрыванием и попыткою сделать приятное.
Именно потому лучше любить (в книгах) и быть любимым теми, кого никогда не было. Теми, о ком ты только можешь мечтать.
|
[1] - Естественно написанной мной.
