Глава 15.
Мой добрый Боевой Робот принес мне сухарик.
Мой Добрый Доктор попытался сломать мне нос.
Они решили вылечить меня трудом. У них это называлось
трудотерапией.
Нас вывели в окруженный бетонными заборами двор, к огромной
клумбе, и, подбив колени, заставили опуститься на четвереньки, и ползать среди
последних осенних тюльпанов, выбирая из земли белые корешки трав.
Рядом со мной, полз мужчина, спрашивая, как только ветер
начинал качать головки цветов:
- Она вернется ко мне?
- Да, - кивали цветы.
Ему было сорок лет, когда жена ушла от него. Он любил ее. Он
понял об этом, когда опустела квартире, когда, вернувшись с работы, он поставил
на пол пакеты с едой, и прошел в комнату. Не было ни записки, ни телефонных
звонков. Это он, бросив все, две недели пытался найти ее, вывернув мусорное
ведро и, склеивая странички из записной книжки, вырванные его женой, когда она
решила начать новую жизнь.
Он был уверен, что она ушла к другому, он проклинал ее,
плакал и шептал, думая, что она слышит:
- Вернись. Я умоляю тебя. Я не могу без тебя.
Пустые полки, пустой флакон из-под лака у зеркала в ванной,
одежда, которую она никогда не оденет, кровать, в которой она уже никогда не
будет лежать.
Ее подруга, чужой для него человек, подруга, которую он
никогда не знал, пришла к нему как-то вечером, и, усмехнувшись так, словно его
горе был именно ее победой, сказала, что Алёна просила ее забрать что-то из
вещей, которые не смогла взять уходя.
- Что с ней? Где она? - спрашивал он.
- У нее все хорошо. Она счастлива.
Он пил множество дней. Он бросил все. Он умер. И продолжая
пить, он научился разговаривать сам с собой, начал бояться темноты, и почти
каждый вечер гадал сидя за кухонным столом, задавая один и тот же вопрос:
- Она вернется ко мне?
- Да, - отвечала висевшая на красном шнурке иголка.
И он радовался:
- Когда?! Она поймет, что все-таки любит меня?! Она будет
просить меня, чтобы я простил ее?! – вопросы, на которые можно ответить, сказав
«да» или «нет».
- Эй, ты! – крикнул мне санитар, - Поднимайся, к тебе
пришли!
Я встала, и он завел меня в корпус, к решившим навестить
меня родителям.
Мачеха была в строгом, как и Отчим, поддерживавший ее за
локоть и вздыхавший каждый раз, когда она подносила платок к глазам.
Увидев их, я попыталась показать насколько я рада, промычав:
- Э-э-э!
- Что же ты с собой сделала? – сказала мне мачеха.
- Э-э-э, - я попыталась поцеловать ее.
- Успокойся, - сказал мне отчим.
Я попыталась поцеловать его.
- Ты все дурачишься?
Я согнулась в хроническом детском параличе, закинула голову
и потрясла скрюченными руками, с по-настоящему безумным:
- Э-э-э.
- Ну смотри, - сказал отчим. Мне снова удалось заставить его
ненавидеть меня, - Ты сама хотела этого.
- Бедная-бедная девочка, - вздохнула моя приемная мать.
Они всегда пытались быть такими как все, хоть это никогда у
них не получалось. Вот и сейчас, они решили, что будет лучше встретиться со
мной в комнате для свиданий. За одним из привинченных к полу столов.
За одним мы, а за другим – женщина с пустыми глазами и ее
уставший брат.
Когда-то она так боялась потерять его, ведь он был лучшим из
всех. Лучшим на этой земле. Она была
готова на все что угодно, и каждый секс с ним был для нее испытаньем на
нежность и жертвенность. Она была готова на все. На все-все-все-все.
И вдруг она увидела, как он смотрит на девочек, молоденьких,
в джинсиках-клеш, в ботиночках на огромных, нелепых для нее каблуках. Она
попробовала одеться так же, но он лишь улыбнулся, сказав:
- Хорошо, - но, никуда не пригласив ее, и не попросив ее
остаться в этом.
И снова она увидела этот взгляд. И тогда она решила сделать
ему подарок. Она долго искала и нашла - молоденькую проститутку, которая могла
бы понравиться ему. И она подготовила их встречу, и он влюбился, а когда узнал
правду, то возненавидел ее, сказав, что она подлая дрянь, и что она противна
ему.
Теперь она сидела растрепанная, изможденная, со шрамами на
внутренних сторонах рук, и молчала, когда ее седой, ставший ее отцом брат, говорил:
- Ты должна кушать.
Она молчала, а он говорил, как и каждый второй четверг вот
уже двадцать девятого месяца:
- Ты должна кушать, ты должна...
Не зная, что делают с ней по ночам санитары.
Мой папочка был настроен решительней.
- Делайте, что угодно, - сказал Мой Отчим, - Но прежде чем
она умрет, я должен знать, как вернуть деньги.
- Конечно, - сказал Доктор.
- И учтите, об этом должен знать только я.
- Ну что вы!
Бедненький Доктор, я у него всего пятый день, а отец уже
начал пугать его.
Отчим убил Волка. Отчим убил Пса. Я осталась совсем одна.
Но он ничего не сказал о Коте. Может он не нашел его и Кот
жив? Я бросилась к окну и прижалась к решеткам.
Ветер гнул сосны, а с неба на меня смотрела побледневшая в
похмелье Луна.
- Ну как тебе жизнь?
- Я ничего не слышу, - сказала я.
- Сказать за тебя «кис-кис-кис»? Позвать того, кто забыл о
тебе, и кто предпочел спастись, отдав тебя твоему папе?
- Он просто занят, - сказала я.
- Кто – Кот? – усмехнулась Луна, - Ты ведь знаешь, что лжешь
себе.
- Он придет, - сказала я, - Он придет и спасет меня.
- Ну-ну, - сказала Луна.
Я знаю, Кот был занят и потому не пришел ко мне. И я знала,
что он скоро придет.
Но вместо него ко мне снова пришли санитары. Но, украв
швабру, я сунула ее в ручку двери, и разбуженная их стуком, лишь помахала
рукой, им, за обтянутым сеткой стеклом двери.
- Спокойной ночи. Спасибо, что пришли пожелать мне доброго
сна.
Я легла на бочок, сунула ручку под щечку, подогнула коленки,
и закрыла глаза.
- И пусть вам тоже сняться добрые сны, - сказала я
санитарам, включившимся в нашу игру, под названием:
- Я найду средство заставить тебя говорить.
Что ж, может быть в том, что Доктор отдал меня санитарам,
был какой-нибудь смысл. Но я не видела его, даже когда потом они пришли ко мне
впятером.
- Доченька, - сказал Отчим, - Тебе лучше сказать.
- Не-а.
- Ну, как хочешь.
- Да ладно, - сказала я.
Только Ласковый Робот:
- А, - я так бы хотел помочь хоть чем-то.
- А, - спасибо.
- Э, - тебе не стоило попадать сюда.
- А, - сказала я – тебе тоже, друг мой.
- Э, - сказал он – меня здесь лечат.
- Э, - спокойной ночи – сказала я.
- А, - береги себя.
Он помахал мне огромной рукой - громадина, касающаяся
головой ламп.
Глава 16.
Пятеро санитаров обыскали мою палату до того, как закрыть
ее, унеся швабру и, отобрав у меня все, чем бы я могла покалечить их.
Они пришли впятером, и алкоголичка Луна, сказала
сумасшедшему из соседней палаты:
- Подожди.
- Но я хочу сделать это.
- Мне кажется, скоро появится девочка, которая повоет вместе
с тобой.
Они пришли впятером:
- Приветик, - сказала я.
- Приветик-приветик, - сказала они.
Они ждали, что я буду кричать, но я улыбалась им. Они ждали,
что я буду драться, но я легла, и спросила:
- Как вам лучше: чтобы я разделась сама, или вы хотите
разорвать на мне всю одежду сами?
Я была честна, а они не поверили мне. Двое взяли меня за
руки, двое растянули мои ноги так, что смирительная рубашка сама собралась у
меня на поясе. Пятый снимал штаны, шепча:
- Ничего, ты еще будешь довольна нами.
- Конечно буду, - сказала я, - Но подождите. Я хочу
познакомить вас кое с кем.
- А, - сказал Робот, здороваясь.
- А, - сказала я, - А, - спасибо что ты пришел.
Боевая Машина, сломавшаяся уже после Войны.
Его задумчивый взгляд, рождавшиеся под его пальцами горы.
Идущие по горам и он остановивший их, вот здесь. В этом ущелье. Три раза по
пять пальцев. И потом сложенный из рук косой крест:
- А, - я убил их всех.
- Э, - сказала, я - ведь это была война.
